Транзит: Михаил Пришвин — гость с дальневосточным взглядом

11 февраля 2019

Когда берёшься за рассказ о дальневосточном путешествии Михаила Пришвина, о сочинениях, созданных писателем после поездки в Приморье, хочется охватить многие детали, из которых, как из кусочков головоломки, сложился бы цельный образ влюблённого в природу, но при этом внимательно наблюдающего современность человека и писателя. Дневники и проза самого Пришвина, а также воспоминания тех, кому довелось встретиться с ним во время его пребывания здесь, — столь насыщенны жизнью и разносторонни, что рассмотреть их только с одной точки зрения было бы несправедливым по отношению ко всей этой замечательной истории.

Михаил Михайлович Пришвин

Можно увидеть, как в этом его путешествии отразились и взаимоотношения Михаила Пришвина с социализмом, его поиски смысла происходящего в советской стране; и его насыщенная биография, в середине которой, как водораздел, лежит неожиданное решение стать писателем; и творческие итоги дальневосточной поездки — дневники, а затем повесть «Женьшень» и два сборника очерков: «Олень-цветок» и «Голубые песцы»; и даже история Пришвина-парохода, бороздившего дальневосточную акваторию в конце XX века.

Владивосток. Фото М. Пришвина

Что ж, начнём с периода, предшествующего поездке Михаила Михайловича Пришвина на Дальний Восток, и нашими проводниками станут записи его дневника — «труда всей жизни», как его называл сам писатель. Пришвин вёл свои тайные дневники с 1905 года — на тот момент ему было уже 32 года, но его путь как писателя должен был начаться ещё только через год, после путешествия пешком на Север, в Карелию, откуда он привёз первую свою настоящую книгу «В краю непуганых птиц».

Встреча «Исторического клуба» в музее имени Арсеньева, посвящённая «Дальневосточным дневникам» Пришвина. 21 февраля 2018 года

Здесь и далее иллюстрацией нашего рассказа станут цитаты участников встречи 21 февраля 2018 года в рамках «Исторического клуба» Приморского музея имени Арсеньева, посвящённой «Дальневосточным дневникам» Михаила Пришвина.

Юрий Шпилёв, один из организаторов Дома Пришвина в Приморье:

«Сейчас уже опубликованы дневники — восемнадцать томов. Я собрал их все, они находятся в моих руках. Это — произведение искусства, и, как любое произведение искусства, оно рискует быть или ненайденным, необретённым, или непонятым. Да, дневники написаны, сохранены, опубликованы — но поняты они или нет? Это же не просто «кабинетные записи» — они писались путешественником и охотником, пробирающимся сквозь жизнь и дебри тайги. И в этих записях он пытается найти «зерно истины», связь между природой и человеком, человеком и обществом…»

В 1930 году в печати одна за другой появляются статьи, где с подачи литературной группировки РАПП Пришвину ставят в вину уход от действительности, от классовой борьбы, «оправдание старины как один из способов борьбы против нашей советской культуры». Для Михаила Пришвина поездка на Дальний Восток стала поиском собственной социалистической утопии, поиском ответа на мучившие его всю жизнь вопросы. Ни на своём любимом русском Севере, ни на знаменитом озере Светлояр, ни в советском Свердловске, куда он отправился в командировку на строительство «Уралмаша», он её не нашёл и вернулся оттуда отравленный, разбитый. «Окаянный Свердловск!» — записал он в дневнике. На Дальний Восток он поехал от газеты «Известия» в 1931 году, хотя запланировал эту поездку на три года раньше, после того, как встретился с Владимиром Арсеньевым и подарил ему свою книжку «Колобок». Он искал выхода для себя, жаждал душевного и духовного спасения.

Вот что он писал В.К. Арсеньеву в январе 1928 года: «Пользуюсь случаем выразить Вам удивление и восхищение Вашим трудом… Часто мечтаю по окончании работы приехать в Ваши края. Очень возможно, что так и сделаю. А поэтому прошу Вас сообщить мне Ваши планы на летнее время: где могу я Вас найти в период от мая до октября 28 с. года». С Владимиром Арсеньевым Михаилу Михайловичу встретиться так и не довелось: тот умер в 1930 году.

Сергей Иванов, приморский краевед:

«Это было в 1931 году. На Эгершельдском кладбище пожилой человек с большим букетом цветов остановил меня и спросил, не помогу ли я ему найти могилу писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева. Я охотно согласился. Когда мы пришли, мой спутник поклонился могиле и положил цветы к основанию памятника. Прошло несколько минут в молчании, потом я спросил незнакомца:

— Видимо, вы хорошо знали Владимира Клавдиевича?
— И да, и нет, — подумав, ответил он. — Лично я с ним знаком не был и никогда не встречал его в жизни, но его произведения, прямо скажу, пленили меня. А вы? — он вопросительно взглянул на меня.

Я ответил, что слушал лекции Арсеньева.

— Счастливчик! Я завидую вам, — сказал мой спутник и сжал мою руку возле локтя. — Давайте познакомимся: Михаил Михайлович Пришвин…»

Владивосток, улица Пушкинская. Фото М. Пришвина

Путевой дальневосточный дневник писателя открывается короткой записью: «1931 год. 24 июня. Вчера подписал договор с «Известиями» о поездке на Дальний Восток». И далее: «18 июля. Владивосток. Перед тем, как показаться морю, мы нырнули в туннель, и в это мгновенье на солнце просветились необыкновенные цветы, свесившиеся венком над самой дыркой туннеля. Мы достигли, наконец, предельной точки земли у Тихого океана».

Уже через несколько дней после приезда во Владивосток Михаил Пришвин осмотрел оленеводческое хозяйство в бухте Сидеми, побывал на мысе Гамова, на полуострове Песчаный, на островах залива Петра Великого. Какую-то часть пребывания в нашем крае писатель жил в доме, который находился на берегу реки Майхе, ныне Артёмовки.

Вера Мошкина, технический редактор издания повести Пришвина «Женьшень» в Дальневосточном книжном издательстве:

«Я жила на первом этаже этого дома в своё время, после Пришвина, разумеется. Моя мать около 1937 года переселилась в поселок Олений, совхоз Силинский, где Пришвин останавливался у этого Силина. Там я и появилась. Это был большущий дом. Вот здесь видно его часть, первый этаж, где я жила, стеклянная дверь. А на втором этаже жил Силин сам со своей красавицей-женой. Она мне ничего, конечно, про Пришвина не говорила, про него я уже потом узнала, когда готовила к изданию книжку «Женьшень», а позже — благодаря вот этим замечательным людям из общества «Дом Пришвина».

Есть на пути в Шкотово серпантин. И с него до 1970-го года, или даже позже, были видны солнечные блики от той самой стеклянной веранды, где мы жили… И каждый раз, когда я там проезжала, я думала: «Стоит ещё, светит ещё огонёк»…»

В один из июльских дней писатель посетил и краеведческий музей, который тогда ещё не носил имени Владимира Клавдиевича Арсеньева. Музей произвёл на Михаила Михайловича весьма скромное впечатление: «Коллекции собраны значительные, но за ними не чувствуется органической научно-общественной работы. Обыкновенный казённый современный музей».

Александр Михайлович Лобычев, научный сотрудник Приморского музея имени Арсеньева, литературный критик:

«Некоторые исследователи приходят к выводу, что, может быть, дневники и стали главным произведением Пришвина. По крайней мере, сам он считал именно так. В 2006 году дальневосточные дневники Пришвина 1931 года впервые были опубликованы в нашем Тихоокеанском альманахе «Рубеж».

В читательском сознании Пришвин и до сих пор зачастую такой, знаете ли, детский писатель, «дедушка Мазай», спасающий зайчиков, хотя он всю жизнь вообще-то был охотником. И поневоле становится обидно за писателя, поскольку он создатель глубокой, если не сказать мистической русской прозы. Пришвин яркий представитель русского Серебряного века, со своим сложнейшим мировоззрением, где есть место и богоискательству с богостроительством, и модернистскому пониманию Эроса, и славянофильским исканиям.

В советское время можно говорить о его врастании в большевистскую, коммунистическую идею. Он, как и многие художники — Пастернак, частично Мандельштам, — пытался, чтобы не сойти с ума, понять: может быть, это мы не правы, может быть, мы не понимаем эпоху? В итоге Пришвин принял большевизм, в душе у него православие самым невообразимым, пришвинским образом соединилось с коммунизмом. Хотя его дневники, в том числе дальневосточные, полны самыми беспощадными и точными наблюдениями о времени и Владивостоке начала тридцатых годов прошлого века, о приморцах, об их психологии…»

Из дневников М.М. Пришвина: «Владивосток населялся всегда людьми временными, приезжающими, чтобы скопить себе некоторую сумму на двойном окладе и уехать на родину. Помимо своего расчёта некоторые застревали тут навсегда, другие уезжали на родину и тоже помимо расчёта возвращались сюда. И оттого в городе нет устройства в домах, и возле домов крайне редки сады. Впрочем, не только люди были временные, но и сам город, как маленький человек, жил неуверенный в завтрашнем дне: сначала дрожали, что порт переведут куда-то в Посьет, а когда устроился богатый порт и маленький человек уверился в постоянстве территории под его ногами, порт перенесли в Дальний и Артур… Теперь сроки службы чрезвычайно сократились, появились летуны, и впечатление такое, как будто все куда-то стремятся уехать, перебраться, удрать…

…Владивосток — это ворох камней, по которым лежат дощечки. Часто дощечки вытаскивают для растопки, и в дыру можно провалиться, приходится идти не деревянными тротуарами, а шевелить ботинками ближайшие камни… Выбирают доски на топливо, потому что — угольный кризис, а кризис, потому что рабочие китайцы забастовали из-за того, что уничтожили учреждение их старшин…»

Владивосток, Семёновский ковш, 1931 год. Фото М. Пришвина

Мнение Пришвина о Владивостоке, как видно, разительно отличается от впечатлений, выраженных в прозе и стихах других литераторов того времени, да и более позднего, приезжавших в Приморье. Они видели здесь, прежде всего, внешнюю экзотику — сопки, море, особенный многонациональный азиатский колорит. Причина этого, возможно, кроется в особом взгляде Пришвина на вещи, таком, который присущ скорее коренным жителям местности, чем приезжим, и который обусловлен феноменальной чуткостью писателя ко всему, что окружало его.

Наталья Милянчук, кандидат филологических наук, исследователь «дальневосточного текста»:

«То, что Пришвин является одним из авторов того текста, который мы называем «дальневосточным» — это удивительно, на самом деле. Естественно, когда автором такого текста является человек, который здесь родился и вырос на Дальнем Востоке. Есть, конечно, Владимир Клавдиевич Арсеньев, но он приехал сюда и тоже стал настоящим дальневосточником.

Пришвин приехал на Дальний Восток, чтобы в какой-то степени вырваться из окружающей его реальности, с которой ему трудно было смириться. И, приехав сюда, он полностью погрузился в жизнь этого места.

Обычно результатом поездки в дальние края становится травелог, путевые заметки, и приезжий автор пишет их со своей колокольни: мол, смотрите, какой экзотический край. Пришвин поначалу тоже пишет о том, что «у нас не так», но постепенно он перестаёт выстраивать эту оппозицию «мы-они», и «они» становятся уже ближним кругом. В дневниках мы видим живой процесс — как Пришвин становится носителем того самого «дальневосточного сознания»…»

Как нельзя лучше степень пришвинского погружения в «дальневосточное сознание» иллюстрирует ещё одна цитата из его дневников: «Вот когда поймешь, что здесь не Урал, где старые горы развалились и богатство их лежит на виду, а здесь молодые горы и вся природа бунтует, значит, все перемены в природе как следствия особенной силы крушения и созидания. И тут у края земли возле белого кружева солёной воды, среди ракушек, морских звёзд и ежей – тут лучше всего, тут вся трагедия мира, тут всё… А сентябрьские дни, когда не мороз, а только первая прохлада с росой и строгостью после заповедной ночи согласует силы природы в творчестве роскошно цветистой, сказочно прекрасной и, вероятно, единственной по красоте в мире осени — приморской осени…»

В начале 1970-х годов в стране было построено несколько контейнеровозов, так называемая «писательская серия». С подачи, вероятно, Союза писателей они получили имена выдающихся советских литераторов. Дальневосточному морскому пароходству достались «Фадеев», «Твардовский», «Пришвин», позже ещё подошёл «Светлов». Сам Михаил Пришвин трудился всю жизнь — на поездах, пешим порядком, он не оставлял своих дневниковых записей. И контейнеровоз, названный его именем, продолжил его судьбу.

Юрий Нозырев, помполит контейнеровоза «Михаил Пришвин»:

«Я видел его дневниковые записи живьём в 1976 году, когда мы встретились с Валерией Дмитриевной Пришвиной. Там сплошная вязь, сплошные для меня непонятности, условности. Она рассказала, что ему пришлось так писать, потому что время было такое, могли его очень здорово обвинить, если увидят, что он что-то не то написал, не по тому времени…»

Приморье. В зверосовхозе. Фото М. Пришвина

Но, несмотря на то, что любые неосторожные слова, попавшие «не в те руки», могли повлечь за собой серьёзные последствия, Михаил Михайлович даже в самые напряжённые времена не мог и не позволял себе отказаться от дневников. Он считал, что дневники — это суд его совести над делом жизни. «Пришвин, — пишет Владимир Щербак в книге «Знаменитые гости Владивостока», — принадлежал к тем натурам, у которых жизнь и работа сливаются в одно нераздельное целое, и в этом смысле надо понимать слова М. Горького, что у Пришвина не жизнь, а житие». Было у Пришвина собственное понимание призвания писателя, благодаря которому он жил и верил в жизнь. Его мировоззрение было столь же глубоко патриотично, сколь и лирично. Его искренние, глубокие впечатления от соприкосновения с прекрасным, с природой, не заслоняли в нём гражданина, а даже наоборот, усиливали внутреннюю связь со своей страной: «Мысль о гибнущей родине, постоянная тоска не забывается ни при каких восторгах, напротив, все эти ручейки из-под снега, песенки жаворонков и зябликов, молодая звезда на заре — всё это каким-то образом непременно возвращает к убийственной росстани: жить до смерти в полунищете среди нищих, озлобленно воспитанных на идее классовой борьбы… или отдаться в плен чужих людей».

Тамара Пономаренко, главный библиотекарь библиотеки №21:

«Мы хотим, чтобы люди узнавали, что у нас здесь бывал такой писатель и сочинил такую красивую поэму о Приморье, которая, как ни удивительно, прошла без цензуры, хотя там, если читать внимательно, есть очень интересные мысли, можно сказать, крамольные для того времени. Он высказал, выплеснул их, потому что всё, что он видел, заставляло его размышлять и переживать. Он хотел поехать на Дальний Восток и увидеть здесь, как человек работает с природой и что он получает от природы, но вместе с тем он увидел и другое — что человек только берёт, что русский человек не очень лёгок на подъём, когда нужно что-то сделать, совершить — он больше любит взять. Его мысли часто бывали спорными, он сам с собой спорил и сам их исправлял…»

И до конца жизни продолжался спор Михаила Пришвина с самим собой, длились его напряжённые размышления о судьбах России. Но одно очевидно: этот писатель и философ оставил после себя яркое и значительное творческое наследие, которое представляет интерес и для литературоведов, культурологов, и для всех нас — его читателей. Дальневосточная поездка стала не только вдохновением и основой для нескольких замечательных произведений, дневников, прекрасных фотографий, запечатлевших сам дух времени, но и жизненной, мировоззренческой вехой в судьбе писателя, который любил, изучал и старался понять мир, природу, страну.

Иллюстрации к изданию книги М. Пришвина «Женьшень» и журнал-альбом судна «Михаил Пришвин». 21 февраля 2018 года

На встрече Исторического клуба «Дальневосточный дневник Михаила Пришвина: время, люди, природа» художник Сергей Черкасов передал Музею оригинальные иллюстрации к дальневосточному изданию книги «Женьшень». Юрий Шпилёв от организации «Дом Пришвина» подарил присутствующим ручки и магниты с символикой писателя. Также участники встречи оставили записи в специальном историческом журнале-альбоме судна «Михаил Пришвин», где зафиксированы важные события в судьбе теплохода и где в своё время расписалась вдова писателя Валерия Дмитриевна и многие другие значимые гости контейнеровоза. Сейчас он хранится и ведётся в библиотеке №21 города Владивостока.

Текст — Елизавета ДРОБЫШЕВА

Материалы:

— «Наш город в судьбе писателей» [пребывание во Владивостоке М.М. Пришвина, 1931 г.], Н. Мизь, В. Олейников.
— «Знаменитые гости Владивостока», В. Щербак;
— материалы встречи Исторического клуба «Дальневосточный дневник Михаила Пришвина: время, люди, природа», 21.02.2018.