«Туркмения». Спасти всех!

17 января 2019

10 ноября 1986 года на пассажирском лайнере Дальневосточного морского пароходства «Туркмения», в открытом море, приблизительно на траверзе Преображения, ночью вспыхнул пожар. О чрезвычайных происшествиях в конце эпохи СССР ещё только учились говорить вслух, а уж рассказывать о таком в режиме реального времени вообще было нереально. У тех, кто знал, что происходит, в те сутки добавилось немало седых волос. На борту находились 290 детей. Спасли — всех.

Статья из газеты «Владивосток»

«Почему мы сегодня возвращаемся к этому событию? По ряду причин. Во-первых, слишком уж частыми, к сожалению, стали в последнее время морские катастрофы на нашем бассейне. И, как правило, с большим числом жертв. А значит, никакой урок не будет лишним.

Во-вторых, ЧП на «Туркмении» стало едва ли не уникальным фактом в новейшей истории отечественного судоходства: специалисты говорят, что это, пожалуй, единственный случай, когда по итогам расследования происшествия такого масштаба практически никого (в первую очередь капитана, который на море по определению всегда и во всём виноват) и никак не наказали. Потому что сделано всё было абсолютно и единственно верно. Признаться, я и сам, как журналист, занимаюсь морской темой уже четверть века и ничего подобного не помню.

Стоит напомнить, что случилось это в аккурат через два месяца после страшной беды с «Адмиралом Нахимовым» возле Новороссийска, когда погибли сотни людей. А в той ситуации после морского ЧП головы правых и виноватых летели моментально…

Пассажирский теплоход «Туркмения»

Признаться, остаётся только удивляться — почему по мотивам трагедии, которая случилась на «Туркмении», до сих пор не снят фильм? Блокбастер будет покруче «Титаника».

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию взгляд на произошедшее более 30 лет назад. Это взгляд Сергея Грибина, пассажира «Туркмении».

СПРАВКА

Пассажирский теплоход «Туркмения» построен в 1961 году в ГДР. Водоизмещение в полном грузу — 5640 тонн, длина наибольшая — 122 метра, ширина наибольшая — 18 метров, высота борта — 7,6 метра, тип ГЭУ– дизельная, мощность ГЭУ 2х2500 л.с.. Пассажировместимость — 312 человек, численность экипажа — 134 человека, скорость в грузу — 17,4 узла, дальность плавания — 6500 миль, автономность плавания — 15,6 суток.

Сергей Грибин на борту «Туркмении». До пожара — сутки.

«В самом конце октября 1986 года мне позвонил Володя Артёменко из Приморского крайкома комсомола. Предложил на ноябрьские праздники сходить в круизный рейс вдоль побережья Приморья в качестве члена экспертной комиссии. На теплоходе «Туркмения» краевые власти собирали лучшие детские творческие коллективы со всего края: танцоры, певцы, музыканты, но самым большим мероприятием должна была стать выставка детского технического творчества. Председателем комиссии уже был утверждён давний мой приятель, и я, конечно, сразу же согласился.

Пару дней заняла суета с согласованием моего отпуска без содержания на период с 6 до 12 ноября. Сборы были недолги, ездить в командировки я любил. Никаких предчувствий не было. Впереди ждала неделя праздничного отдыха.

Возглавляла круиз в качестве директора третий секретарь крайкома комсомола красавица Светлана Костылева. Мой шеф (я работал в конструкторском бюро ММФ — нынешний ДНИИМФ) дал мне «параллельное с отдыхом» задание: расспросить старшего механика о работе «V-образных» дизелей (на «Туркмении» два главных двигателя этого типа) — у нас в плане стояла работа по установке системы автоматики на судах этой серии.

Настроение отличное! Вскоре мы погрузились на борт «белого парохода», предъявив документы и путёвки со штампом крайкома. На входе нам выдали по большому пластиковому значку с надписью «Экспертная комиссия». Чайки с криками кружатся над Морским вокзалом, пацаны носятся по всем трапам и всем палубам, девчонки с восхищением смотрят с борта на панораму Владивостока — красота!

В нашей 106-й каюте по левому борту мы с соседом по каюте, Валерой, порезали яблоко, выпили по пятьдесят граммов коньяка «За отход!», и Валера вдруг уставился в стенку. На переборке под пластиком висела подробная инструкция о правилах пользования всеми судовыми спасательными средствами, причём на русском, английском и ещё каких-то явно «вражеских» языках. Валера читал минут пять, подробнейшим образом изучая белый прямоугольник с красивыми рисунками. Я пытался отвлечь его от чтения, но пока он не изучил текст полностью, общение не клеилось. На мою шутку, что теперь по правилам спасения на водах он на любом экзамене получит пятерку, Валера суховато сказал: «Зря смеёшься — море есть море!».

…«Туркмения» посетила Находку, Преображение, Ольгу и легла на обратный курс — во Владивосток прибытие планировалось вечером 10 ноября, как раз к завершению школьных каникул. На стоянках спасательные шлюпки были вывалены за борт до уровня причала, и члены экипажа чистили-драили, шпаклевали и подкрашивали эти главные средства спасения. Я выяснил у какого-то матроса, скребущего шлюпку, что судно в середине ноября должно встать на длительный ремонт в Славянский СРЗ. Планируется провести массу работ, но шлюпки менять не будут, поэтому экипаж своими силами на стоянках приводит их в порядок.

По судовой радиотрансляции пару раз объявляли, что все члены экипажа, списывающиеся на берег, до окончания рейса обязаны сдать находящееся у них в подотчёте судовое имущество, в том числе спасательные жилеты и постельное бельё. Мы с Валерой, прослушав это сообщение, практически одновременно высказали мнение, что спасательные жилеты нужно сдавать уже после прибытия в порт, а не в открытом море, где может ещё всякое случиться…

Кстати, на второй день рейса всех собрали в музыкальном салоне, где пассажирский и пожарный помощники капитана подробнейшим образом рассказали, как следует вести себя при аварийных тревогах, как пользоваться спасательным жилетом. Народу набилось битком, главный «пожарник» пригласил на сцену парня и девушку, заставил их запаковать друг друга в спасжилеты, причём два или три раза, находя каждый раз какую-нибудь ошибку. В конце инструктажа он попросил их надеть жилет на скорость. Затем школьникам вручили какие-то сувениры, и все собрались уже расходиться, когда какой-то шутник из старшеклассников задал вопрос: а зачем тесёмки жилета не только завязываются на животе, но ещё и продеваются между ног и завязываются на поясе сзади? «Пожарник» объяснил, что в случае, если придётся прыгать с борта судна в море, тесёмки не дадут жилету соскочить через голову (а при этом могут быть повреждения рук – из-за очень сильного рывка жилета вверх). Тот же парень съязвил: руки-то – бог с ними, а вот тесёмки между ног тоже могут повредить. Зал грохнул… Но урок все запомнили крепко!

В середине рейса произошёл весьма серьёзный инцидент — в одной из кают пассажирский помощник обнаружил перекуривающих старшеклассников. Сразу же об этом были поставлены в известность руководители всех детских кружков и коллективов, и в присутствии пожарного помощника комиссия обошла все каюты. В конечном счёте все ключи от кают были изъяты, то есть в каютах не мог запереться ни один школьник.

За два дня до прихода во Владивосток я вспомнил о задании своего шефа про хитроумные «V-образные» дизеля. Зашёл к «деду», а он меня отправил ко второму главному механику. За шесть лет работы в «морском КБ» мне впервые встретилась такая флотская должность. Старший механик пояснил, что на пассажирских судах обязательно ставят два главных дизеля, а для пущей серьёзности отвечать за них поставлен второй главный механик — Эдуард Николаевич Акатов.

Со «вторым главным» я договорился о встрече 9 ноября в 21:30. Раньше он не мог. Пришёл, расспросил о шатунах и кривошипах, всё записал. Эдуард Николаевич всё время возвращался к эпюре сжатия и воспламенения топлива.

Во время разговора он выглядел очень уставшим, видимо, у него был сложный день. На столе порядок. Без рамочки стояла фотография молодой женщины, видимо, жены, и двух маленьких детей, кажется, девочек. Фотография падала раза три за время разговора, хотя особой качки не было. Он поправлял её и снова рисовал эпюру воспламенения топлива…

Я забрал сделанные записи, спустился на свою палубу и, подходя к родной каюте, увидел, что из щита электроосвещения, расположенного практически напротив нашей двери, медленно тянется негустой белый дом…

Нет ничего более страшного в море, чем пожар на судне. Эту истину в морском городе знает всякий. И вот тебе на! Пожар!.. Я не стал поднимать шум, заглянул в каюту. Валеры не было — наверное, сидит в музыкальном салоне.

Вышел в коридор и, хлебнув дыма, поморщился… Подошёл к окну дежурного, чей пост располагался напротив музыкального салона и сказал ему о дыме. Он сначала высунулся из своего «скворечника», но коридор с этой позиции не просматривался. Вахтенный выскочил в предбанник музсалона, увидел уже начинающий чернеть дым в коридоре и кинулся звонить по телефону. Я вошёл в зал, отыскал наш столик и, подойдя к Валере, сидевшему с двумя спутницами, сообщил им новость. Благо никто из женщин не запаниковал. На часах был первый час ночи… Малышню к этому времени уже со скандалами и бесконечным хныканьем: «Ну можно ещё полчасика!..», — отправили спать; на сцене танцевали лишь акселераты-старшеклассники.

Несколько минут мы просто сидели в оцепенении, старательно отгоняя от себя «плохие» мысли. Потом по судовой трансляции прозвучало: «Всем пассажирам надеть тёплые вещи и спасательные жилеты и выйти на шлюпочную палубу согласно пожарному расписанию! Руководителям групп проконтролировать численность детей!». В музыкальном салоне через минуту не осталось ни одного человека.

Я забежал в каюту, надел тёплый свитер, кожаный плащ, кепку, прихватил со стола три яблока и банку ананасового компота, запихав все продукты в карманы, и снова вышел в коридор. Дым уже валил по-серьёзному. Всех сразу же начинал душить сухой непроходящий мучительный кашель. Забежал в соседние две-три каюты, увидел, что они пусты, и побежал на шлюпочную палубу.

Прокашлявшись на свежем воздухе, я увидел жмущихся к надстройке полураздетых детей. Они хныкали и жались друг к другу, чтобы согреться. «Всем пассажирам надеть тёплые вещи и спасательные жилеты…». Черт! Я забыл жилет. Снова нырнул внутрь. В коридорах верхних палуб дыма было меньше, я прикрывал рот платком, но, добежав до своей каюты, снова закашлялся. Валерка укладывал вещи… Я схватил оба спасательных жилета, сорвал с коек два одеяла, поторопил соседа и снова побежал наверх.

В дыму пару раз сталкивался с руководителями кружков, выводящими наверх своих детей. Вот когда сработало одно из принятых капитаном решений по изъятию ключей от кают — все помещения были доступны! На «шлюпочной» я отдал оба одеяла малышам, сунул какой-то плачущей девочке одно из яблок. Руководители многократно пересчитывали свою ребятню, ругали самых непоседливых, норовящих сбегать к друзьям из других отрядов для обмена последними новостями.

Только я подошёл к своей 6-й шлюпке, как вырубилось судовое освещение. Погасли все светильники, затихли механизмы, судно погрузилось во мрак. Но уже через пару секунд запустился аварийный дизель-генератор, и свет вновь загорелся. На «шлюпочной» появился мужчина (думаю, это был старший электромеханик), который открыл металлическую дверь в помещение с надписью «Аварийный дизель-генератор», проверил там что-то и убежал. Снова забегали пожарные расчёты, открыли каповые люковые закрытия (самые верхние, «окна» над машинным отделением) и стали заливать «машину» из пожарных рукавов. К этому времени мы уже имели за счёт закачанной пожарными гидрантами внутрь «Туркмении» воды крен на левый борт около 10-15 градусов.

…Руководители ещё раз пересчитали своих детей и немного успокоились, хотя никто не знал, что будет дальше. Я по отчаянной суете экипажа, по их отдельным выкрикам понял, что противопожарные действия результата не дают. Окончательно я в этом убедился, когда увидел, что подсвет от горящего внутри «машины» пламени на полуоткрытых «каповых» закрытиях и фигурах пожарной команды не уменьшается, а увеличивается, хотя системы пожаротушения работали исправно и люди не жалели себя в борьбе с огнём.

В это время раздалась команда: вывалить шлюпки на уровень борта и подготовить их для посадки пассажиров! Все, конечно же, заволновались, засуетились. В голове у каждого был один вопрос: «Как же так? Неужели они не смогут потушить пожар? Неужели придётся садиться среди ночи в шлюпки и потом болтаться в море?» Палубная команда с криками «Отойти от борта!» быстро вывалила шлюпки за борт. Вот когда сработало ещё одно обстоятельство — чистка и ремонт спасательных шлюпок: они находились в хорошем рабочем состоянии. Тут же была дана команда: «Всем надеть спасательные жилеты!» Руководители отрядов мигом запаковали своих пацанят и девчонок в жилеты, благо инструктаж засел в памяти крепко-накрепко!

Около получаса мы в полной готовности ждали команды об эвакуации с продолжающего гореть посередине Японского моря судна. Ночное беззвёздное небо, ноябрьский морозный ветер, полная неизвестность, что будет с нами через десять минут, признаться, угнетали. Я думаю, что в эти минуты даже стопроцентные атеисты вспомнили о боге и кто как мог молили своих ангелов-хранителей о спасении. Все что угодно — только не в шлюпки и не за борт! Но неумолимая команда: «Пассажирам занять места в спасательных шлюпках!» — расставила все точки над «i».

При посадке в шлюпки члены экипажа организовали живой конвейер по передаче детей и женщин. Двое мужчин стояли на борту судна, один или двое в шлюпке и помогали женщинам и детям.

Из-за крена на наш левый борт зазор между шлюпкой и бортом был больше нормативного. Поэтому помощь при посадке была просто необходима. Кто-то из детей оступился, но ему не дали упасть в воду и затащили в шлюпку.

Буквально через пять минут все шлюпки были заполнены. По палубе бегали члены команды и просили ещё раз пересчитать «своих» детей, спрашивали: все ли на месте?

Прошло ещё несколько минут. Звучит команда «Спустить шлюпки на воду!». В каждую шлюпку сели по нескольку членов экипажа (согласно шлюпочной тревоге), и нас начали майнать вниз. Ещё через пару мгновений мы коснулись воды. Прижимная волна бросала нашу весьма утлую «посудину» на борт судна, но нам достаточно быстро удалось с помощью двух штатных весел от него оттолкнуться и с применением «разлуки» (это такие специальные рычаги, как на дрезине, с помощью которых приводится в движение винт) отойти от горящей «Туркмении» на расстояние около ста метров.

Все свободно дрейфующие шлюпки с помощью длинных тросов перевязались между собой, но нашей лодке не повезло: «четверка» или «двойка» навалилась на нашу «шестёрочную» корму и сломала нам руль. Мы потеряли управляемость, и волнение моря, которое постепенно усиливалось, постоянно «валяло» нас с борта на борт, что вызывало приступы морской болезни. Хотя взрослые и старались ободрить детей,  рассказывали им сказки, читали стишки, кто-то даже пытался затянуть «Пусть бегут неуклюже пешеходы…», но настроение не улучшалось. Я скормил соседям два последних яблока, но банку с компотом открыть было нечем. Ещё хуже было то, что дети стали просто замерзать. К тому же к холодному осеннему ветру ещё прибавился и мелкий гадкий дождик.

Помню, что рядом со мной всё время сидели два мальчика. Одного, помладше, звали, кажется, Ваней. Он сидел у меня на правом колене, ближе к борту шлюпки, и я постоянно обмакивал носовой платок в воду и вытирал его заплаканную мордашку.

Тем временем ветер и волны отнесли нас от «Туркмении» на достаточно большое расстояние. Когда мы ещё могли что-либо различать на борту судна — мы увидели, что за борт сбрасывают спасательные плоты, вываливают штормтрап. Все члены команды сгрудились на корме теплохода, а потом по одному стали спускаться по штормтрапу к  спасательным плотам. Один раз мне показалось, что кто-то бросился прямо в воду, но, может быть, это был очередной плот или кто-то сбросил какие-то вещи.

С соседних шлюпок в небо запускали осветительные ракеты, жгли фальшфейеры. Наша шлюпка согласно расписанию шлюпочной тревоги была полностью «укомплектована» спасающимися пассажирами. Особенно много оказалось маленьких детей. Часа через два после спуска на воду на всех навалилось какое-то отупение. Не хотелось  двигаться, общаться. Хотелось уйти от действительности, хотелось спать и немного хотелось есть. Постепенно и на соседних шлюпках суета прекратилась (а может быть, они просто израсходовали весь запас ракет и фальшфейеров).

Ночь, бледная луна за облаками, горящая (к тому времени на надстройке в районе капитанского мостика был виден открытый огонь) вдалеке такая надёжная и уютная для нас всего три часа назад «Туркмения», качка, плещущая о борт шлюпки вода, чёрное небо и чёрная вода, сонливость, отупение, медленно, но верно усиливающаяся болтанка, на которую уже наплевать, убаюкивающая качка «баю-бай, баю-бай», надежда, что нас спасут, нежелание шевелиться, тоска, прижавшееся ко мне тельце такого родного Ванюшки, спать… Все мысли к чертям!.. Спать!.. Спать…

И тут крик: «Огни! Вижу огни! Огни-и-и!!!» Я открываю глаза, кручу спросонья головой, вижу, что «Туркмения» стала ещё дальше, а с левого борта от горизонта к нам приближаются две светящиеся точки. Все засуетились, зашевелились. Кто-то вспомнил про сигнальные ракеты, и вот в чёрное ночное небо с шипением и треском взлетает первая, и тут же зажигается фальшфейер!

На других шлюпках тоже видно оживление, все машут руками, кричат, хотя понятно, что на таком расстоянии ничего услышать и увидеть нельзя.

Примерно через полчаса мы смогли разглядеть три судна, подходящих к нашему «району плавания», а точнее, дрейфа. Два судна были большими и не сильно манёвренными, а третье — небольшой рыболовный траулер, — сразу же развернулось на курс для спасения людей с шлюпок. На первую шлюпку завели два конца и, растянув её вдоль борта траулера, стали снимать людей. Несмотря на достаточно сильное волнение, с первой лодкой закончили минут за пять-десять. «Важгорск» — именно такое название имел наш спаситель, — тут же подошёл к следующей шлюпке. Наша очередь оказалась третья.

Когда нашу «шестёрку» притянули к борту, я увидел, что с двух сторон от штормтрапа, оседлав борт, сидят два крепких мужика и, подхватывая за руки, шиворот и пояс спасаемых, помогают им оказаться на борту «рыбачка». Всё делалось без лишней спешки и суеты, и благодаря этому все как-то сразу успокоились. Спасённые, конечно же, благодарили за помощь и тут же убегали в тёплое нутро «Важгорска». Всем хотелось найти самое-самое тёплое место, присесть, а ещё лучше — прилечь там и проспать хотя бы часа три-четыре.

Перед тем как нырнуть в гостеприимное чрево судна, я глянул в сторону нашей многострадальной «Туркмении». Надстройка продолжала гореть, дым серой лентой, похожей на косой знак дроби, уходил в черноту неба. К ней подходили два больших судна, одно из них по высокой «лобастой» надстройке и короткому сильному корпусу было похоже на спасатель. Волнение моря было уже значительным: двухметровые волны били в борт «Важгорска». Недалеко от борта «Туркмении» я разглядел жёлтые точки спасательных плотов и только сейчас подумал о тех, кто остался на горящем судне. Как они там?.. Живы ли?.. Покинули или нет свой «пароход»?.. «Капитан уходит  с гибнущего корабля последним…». Как он там, капитан Владимир Клим?..

Часа три-четыре я дремал, сидя на стуле в каюте у кого-то из комсостава. Продрав глаза, пошёл бродить по судну. Все коридоры, лестницы, внутренние помещения были заполнены людьми. Многие дети и взрослые спали прямо на полу, подстелив под себя верхнюю одежду и натянув на головы свитера или шапки. В радиорубке я краем уха услышал, что мы идём в Находку и прибытие планируется через час-полтора. Что в районе бедствия шторм под три балла — и тушение пожара этим фактом сильно осложняется. Информации о погибших и пострадавших пока нет…

…В Находке запомнилось несколько вещей. Весь причал, к которому пришвартовался наш спаситель «Важгорск», был оцеплен людьми в штатском, чьё место работы не вызывало сомнений. Одинаковые серые или тёмно-синие плащи, шляпы или кепки. Неудивительно — ведь вполне могла быть выдвинута версия поджога судна с детьми в праздничные для всей страны дни. Мы по деревянной узкой сходне сходили на берег и гуськом вдоль уреза причала шли в сторону стоящей здесь же, в ста метрах от «Важгорска», «Антонины Неждановой». При выходе с «Важгорска» всех нас тщательно пересчитывали люди в штатском. Раздетым и разутым выдавали тёплую одежду. На «Неждановой» судовой врач прямо у трапа интересовался здоровьем каждого. Разместили в каютах, пригласили на обед.

Главное, что МЫ ЖИВЫ!..

…Уже позже я узнал, что пожар на пассажирском теплоходе «Туркмения» произошёл из-за того, что самопроизвольно «отдалась» (отвинтилась и выпала) заглушка на распределительном бачке, где разогретое до температуры воспламенения топливо из общей магистрали распределяется на форсунки впрыска. Там в цилиндре двигателя оно сжимается и воспламеняется — эпюры этих процессов, нарисованные вторым главным механиком Эдуардом Николаевичем, до сих пор хранятся у меня дома.

Разогретое топливо хлестануло по левой переборке, попало на распределительный коллектор. И, хотя он был защищён изолирующим покрытием из асбеста (оно напиталось топливом, как половая тряпка водой), металл коллектора, нагретый до температуры около 400 градусов Цельсия, как спичкой, поджёг топливо. Вспышка! И через пару минут машинное отделение заполнилось дымом. Система объёмного  углекислотного пенотушения (когда всё помещение моментально заполняется противопожарной пеной) на судне отсутствовала с постройки. Сбить огонь имеющимися средствами в первые минуты не удалось. Начался полномасштабный пожар в «машине».

При пожаре на «Туркмении» не погиб ни один пассажир.

Трагически оборвалась жизнь двух членов экипажа: молоденькой поварихи Тамары Ерылиной и второго главного механика «Туркмении» Эдуарда Николаевича Акатова. Похоже, что именно я последним разговаривал с ним, и падавшая фотография жены и детей была как бы предупреждением или своеобразной «чёрной меткой». Эдуарда Николаевича нашли в холле недалеко от его каюты. Буфетчица была обнаружена в коридоре надстройки. Это был её первый рейс. Оба погибших члена экипажа, согласно заключениям судебных медиков, погибли от удушья…

…Передо мной копия приказа №1030 от 28.11.1986 года по Дальневосточному морскому пароходству:

«На теплоходе «Туркмения» в момент трагедии находилось 290 пассажиров и 123 члена экипажа. 10 ноября в 00:25 при нахождении судна в точке с координатами 41 градус 51 минута северной широты и 133 градуса 37 минут восточной долготы в машинном отделении произошёл пожар.

Пожарная тревога была объявлена немедленно. Но огонь, несмотря на усилия пожарных расчётов, продолжал распространяться по всему судну…

Оценив обстановку до двух минут, капитан изменил характер тревоги и  объявил эвакуацию пассажиров и части членов экипажа … в основном женщин. В 00:43 был подан сигнал бедствия. В 00:48 шлюпки и плоты с  пассажирами и большей частью экипажа были отведены от борта. На судне остались 29 членов экипажа для борьбы за плавучесть. В 03:30 с подходом  к месту аварии СТР «Важгорск» и теплохода «Приамурье» началась пересадка пассажиров и экипажа со спасательных шлюпок и плотов на суда. С ухудшением погоды аварийную партию с теплохода «Туркмения» сняли, видимые очаги пожара подавил подошедший буксир «Тайфун» подачей пены через лафетные стволы. В 13:30 началась буксировка «Туркмении», и 11 ноября 1986 года в 07:50 судно было прибуксировано в порт Находка».

…В начале 1987 года — спустя два месяца после пожара — я приехал в Находку в командировку и решил найти нашу многострадальную «Туркмению». Она стояла недалеко от морского вокзала. Поднявшись на борт, я сразу же пошёл в свою 106-ю каюту. Иллюминатор выбит, влажные от тушения и закопчённые простыни, в шкафу висит мой закопчённый «парадный» югославский костюм. В ванной я нашёл деформировавшуюся от повышенной температуры зубную щетку, из дверного замка вынул ключ «№106». Прошёлся по обгоревшей надстройке. В холле увидел меню на 10.11.1986 года и взял его на память. Запомнился выгнувшийся дугой над раскалённой пожаром палубой деревянный настил. Металлические сосульки от оплавившихся приборов в рулевой и радиорубке. Кругом непроходящий запах гари. Обугленный остов красавца лайнера угнетал, давил на мозги…

Я убеждён, что нам всем, пассажирам «Туркмении», очень здорово повезло. Множество факторов сработало на то, что мы остались живы и невредимы. Но основное — это слаженная работа команды при тушении пожара и эвакуации пассажиров, большинство из которых составляли дети и женщины. И самое главное — единственно верные и своевременные решения, принятые капитаном судна Владимиром Климом. Известно ведь, что ни комиссия пароходства, ни комиссия министерства (а в эти комиссии входят обычно самые «матёрые» специалисты) не нашли в действиях капитана и его экипажа ни одной ошибки.

Разброс мнений и эмоций при анализе ситуации был поразительным — карательные органы обещали небо в крупную клетку, а из московских источников просочилась информация, что есть личное указание Горбачёва наградить капитанов «Туркмении» и «Важгорска» за спасение детей орденами.

…Всё это уже поросло быльём и осталось в далёком прошлом. Почти три сотни школьников, которые тогда были на «Туркмении», наверняка уже давно растят своих детей и вряд ли в деталях рассказывают им о пережитом ужасе. Не удивлюсь, если узнаю, что кто-то из тех «погорельцев», окончив школу, вполне осознанно выбрал морскую профессию — потому что видел своими глазами примеры достойнейшего поведения и высочайшей выучки моряков «Туркмении».

Ну а те, кто остался, как, собственно, и я, людьми «сухопутными», крепко запомнили на всю жизнь, что традиционный для всякого морского города тост «За тех, кто в море!» имеет куда более философский смысл, чем может показаться на первый взгляд…»